Глава XXV: взгляд на покаявшегося на кресте разбойника
На трогательном поступке разбойника, кающегося и проповедующего со креста покаяние, охотно останавливается взор и успокаивается сердце, страждущее от печального зрелища страстей и буйного неразумия бесчеловечных врагов Иисусовых.
Иисус Христос — в глубочайшем уничижении: Он поруган, оклеветан, пригвожден ко кресту, оставлен даже теми, которые были свидетелями великих дел Его; сами ученики и сродники с трепетом взирают на крест Его — символ проклятия и гнева Божьего; и вот в эти ужасные минуты распятый одесную Его преступник возносится мыслью превыше всех соблазнов, окружающих крест Иисусов, находит более величия в уничижении Праведника, нежели в постыдном торжестве первосвященников; при всех исповедует Его невинность и свое окаянство. Мало этого, вера кающегося проникает за пределы всего видимого: Того, Который вместе с ним терпит мучения, находится близ смерти, он признает Господом неба и земли, Владыкой рая и ада; не видит более креста Иисусова; зрит одно Его вечное царство и молит даровать себе в нем место!.. Такая вера есть подлинно вера в распятого Иисуса!..
Как не спросить при этом: откуда такое величие духа и такое достоинство в характере разбойника?
Кто был для него проповедником и учителем такой мудрости?
Обыкновенно предполагают, что покаявшийся не был до креста своего разбойником и убийцей, в собственном смысле этих слов, и нет причин представлять характер его совершенно испорченным. Знаем ли мы, что впервые толкнуло его на преступление, — число их и обстоятельства, при которых они совершены? Как легко человеку, и при незлом сердце, впасть иногда в величайшие проступки? Чего не может произвести, например, в одно мгновение сильный гнев? Каких ужасных явлений причиной не бывают другие бурные страсти, которые однако же совмещаются иногда с похвальным в других отношениях образом мыслей и чувств? До чего не в состоянии были довести покаявшегося, между прочим, худые сообщники, вроде другого распятого, который злословил Господа? Могло статься, что все эти причины не имели влияния на проступки распятого: но сколько могло быть других причин, которых мы не представляем, но которые объяснили бы, как он оказался на кресте, будучи способным заслужить рай!
Впрочем, мы сказали уже, что покаявшийся, по всей вероятности, не был разбойником в собственном смысле этого слова, а принадлежал к числу сообщников Вараввы, который незадолго перед тем произвел народное возмущение; а поэтому нет причины предполагать его низким грабителем и убийцей. «Тем хуже, — скажет кто-либо, — возмутитель общественного спокойствия стоит всякого грабителя и убийцы». Так! Но вспомним, что власть римлян над Иудеей была властью завоевателей, и притом беззаконных, которые действовали не оружием и победами, а обманом и хитростью. При таком положении вещей, когда еще и секта зилотов и сами фарисеи проповедовали, что народ Божий не должен находиться в рабстве у язычников, легко было и доброму человеку увлечься истинной или ложной патриотической ревностью и произвести возмущение во имя самого Моисея и Бога Израилева. История иудейская, особенно перед разрушением Иерусалима, представляет немало подобных примеров. Вообще, если судить о зилотах и сикариях, не терпевших римского владычества, даже по одному описанию Флавия, то можно предположить в некоторых из них весьма много похвальных качеств. Сам ап. Павел до обращения в христианство находился в тесном общении с зилотами и, несмотря на чистоту своих намерений и нрава, участвовал с ними в убийстве первомученика Стефана (Деян. 7, 58). Пример этот уже достаточно ясно показывает, как можно быть добрым по сердцу и, между тем, злым по делам! Почему же не предположить подобного и в преступнике, покаявшемся на кресте?..
Признание распятого, что он осужден справедливо, не опровергаетет этого предположения. Возмутив общественное спокойствие, сделавшись виной убийств, он действительно заслужил казнь; но сердце его было свободно от навыка ко злу, от того ожесточения, которое бывает уделом людей, долго живших явными злодействами, привыкших не только попирать права человечества, но и находить в том удовольствие и славу. Напротив, обличение, сделанное покаявшимся своему сообщнику, обнаруживает в обличающем чуткую совесть, сердце, не чуждое страха Божьего, твердо верящее в будущие после смерти награды праведным и наказание нечестивых.
Для такого человека пребывание в темнице не могло не иметь полезных последствий. Мечты рассеялись, совесть пробудилась, рассудок вступил в свои права; и то, что прежде казалось делом благоразумия или необходимости, представилось следствием страсти и буйства. Зная дух римского правления, противнику римлян нельзя было ожидать помилования; поэтому дни заключения были вместе днями приготовления к смерти — новое побуждение к покаянию! Одна мысль о смерти останавливает многих на пути беззакония: чего не может произвести над сердцем грешника само приближение смерти! В эти минуты и каменные сердца смягчаются; удивительно ли, если сердце чуткое сделалось особенно способным к покаянию?
С другой стороны, с уверенностью можно утверждать, что покаявшийся до заключения в темницу был свидетелем некоторых чудес Иисуса Христа, может быть даже слушателем Его, и разделял вместе с другими уверенность, что Человек, так учащий и так чудодействующий, должен быть Посланником Божиим (это первая мысль, которая сама собой рождается в уме от слов, произнесенных им со креста). Темничное уединение поэтому живо напомнило ему беседы Иисуса Христа, столь трогательные для кающихся грешников. «Иисус проповедовал свободу; но не одобрял возмущений: Его свобода есть свобода истины и добродетели. Ах, если бы возможно было теперь следовать этому учению. По крайней мере, еще раз услышать Божественного Учителя! Получить от Него прощение грехов!» Наступает час казни — и раскаявшийся преступник внезапно видит себя рядом с Иисусом, узнает, что ему и Пророку Галилейскому надлежит претерпеть одну и ту же смерть!.. Зрелище печальное — видеть праведника, осужденного на позорную казнь, но для кающегося грешника некоторым образом отрадное! Для кого не отрадно умереть вместе с праведником, вместе с ним пройти мрак гроба и явиться к Судии Небесному? И кающееся сердце еще прочнее утверждается в святых чувствах, еще сильнее располагается к Иисусу. И как не расположиться! Его кроткое спокойствие и незлобие, поразительные слова Его к женам и дщерям иерусалимским, великодушие, с которым отвергнуто питье, омрачающее чувства, чистейшая молитва за Своих распинателей, могли тронуть всякого, кто имел слух и сердце.
Оставалось преодолеть одну трудность — признать Мессию в человеке распятом, приближающемся к смерти. Но поскольку она преодолена, то мы смело можем предположить, что покаявшийся был и прежде свободнее других от всеобщего предрассудка о бессмертии Мессии и имел какое-либо понятие о Его страданиях. И почему, собственно, нельзя сделать такое предположение? Если история не слишком благоприятствует ему, то и не исключает его совершенно. Вскоре после жизни Иисуса Христа у иудеев возникает мнение о двух Мессиях, славном и страждущем, раскрытое во всех подробностях. Закон исторической постепенности говорит, что начало такого образа мыслей находится во временах предшествующих. И разве не имели иудеи перед глазами множество пророчеств, в которых Мессия описывается страждущим и умирающим? Что эти пророчества относились к Мессии еще до Иисуса Христа, за это ручается уже весь Новый Завет. Неоспоримо притом, что лучшие из иудеев ожидали от Мессии очищения грехов народа Божьего (Лк. 1, 7; 2, 30); верили, что поэтому явление Его сопряжено будет со многими бедствиями, что даже Он Сам многими будет отвергнут (Лк. 2, 34). Но от такого образа мыслей далек ли переход к мнению, что Мессия для искупления грехов подвергнется страданиям и смерти? Если бы даже совершенно никто из иудеев не ожидал Мессии страждущего, то один Иоанн Креститель, изображавший Иисуса Христа Мессией и вместе
Сообразив все это, не трудно представить, каким образом один из распятых с Иисусом Христом преступников вдруг оказывается, по выражению отцов Церкви, мучеником, евангелистом и пророком. Живо чувствуя собственное недостоинство и готовясь к смерти, он видит перед собой вечность и Судию живых и мертвых.
Зрелище ужасное! «О, если бы Праведник, вместе со мной страждущий, был Мессия? Так, это точно Он! Во смирении суд Его взятся; Он как овча, веден был на заколение, как агнец, не отверзал уст Своих, — Он, Который одним словом воскрешал мертвых! Напрасно враги вменяют Его быть
Впрочем, вера покаявшегося, во всяком случае, достойна удивления; и кто имел ее, тот достоин был войти в рай вместе с Начальником и Совершителем веры. Пусть он знал об учении и чудесах Иисуса Христа — кто же не знал этого из тех людей, которые теперь издеваются над Ним? Пусть обстоятельства содействовали его обращению — но другой распятый разве не в подобных находился обстоятельствах? Однако же мы видим в нем человека нераскаянного. Покаявшийся сделал то, чего на его месте, может быть, не сделали бы многие и многие… «У него, — рассуждает Григорий Великий, — оставались только сердце и уста свободны; и он принес Богу в дар все, что имел:
Подобным образом рассуждал о покаявшемся на кресте разбойнике и св. Димитрий Ростовский, предполагая, что он помилован, между прочим, за прежние некоторые добрые качества и дела его и что поэтому грешники не должны злоупотреблять примером этого разбойника, отлагая свое покаяние до смерти. «